Только ты и я - Страница 15

Руди взглянул на отца едва ли не с изумлением – тот впервые говорил с ним так откровенно.

– Нет, папа, – сказал Руди, испытывая благодарность к отцу за то, что тот выразил согласие поддержать его в любом его начинании, – это было так непривычно. Последнее время он чувствовал себя не оправдавшим надежды, плохим сыном. – Мне нравится юриспруденция. Вот только теперь, после всего, что я там видел, мне немного странно представлять себя сидящим в офисе. Наверное, это чувство пройдет. Как говорил наш сержант – к войне привыкаешь быстро, а отвыкаешь долго. Представляю, каково было ребятам после Второй мировой, им-то пришлось повоевать куда больше, чем нам. Но я практически не участвовал в боевых действиях. Ну, что бы мне тебе такое рассказать…

Он поймал себя на том, что вчерашняя встреча с Мишель оттеснила военные воспоминания куда-то в призрачную даль. Сейчас она была самой большой реальностью – эти пышные коричневые волосы, бледное тонкое личико и большие темные беспокойные глаза. Как старательно она изображает, что ей хорошо и весело, а внутри вся – как натянутая пружина. А этот Винс вчера – он просто пожирал ее глазами!

– Как же тебя все-таки ранили?

– Мне тогда невероятно повезло… Знаешь, пап, там мне очень часто хотелось поиграть на синтезаторе. Это превратилось просто в навязчивую идею. Я попробую сейчас.

Он подсел к инструменту и, почему-то сильно волнуясь, взял первые аккорды шопеновского прелюда, и надо же, он только чуть-чуть споткнулся вначале. Оказалось, что ничто не забылось. Пальцы прекрасно все помнили, и Руди заиграл эту вещь, очень любимую мамой. Отец заставил его выучить этот прелюд и часто просил сыграть его по вечерам, что Руди делал с не слишком большой охотой.

Закончив, Руди повернулся к отцу и увидел, что у того по щекам бегут слезы…

Родители Мишель жили на Принц Альберт-роуд, около самого зоопарка.

Мишель, запыхавшись, нажала кнопку домофона, раздался щелчок, и голос мамы спросил:

– Кто?

– Твоя младшая дочурка, – проговорила Мишель.

Дверь, запищав, открылась, и она, как всегда, чтобы не дожидаться лифта, побежала вверх на пятый этаж, прыгая через две ступеньки.

Едва отворилась дверь, как в ноги ей бросился спутанный клубок серой шерсти.

– Даффи! Милый! Как же я по тебе соскучилась! – Конечно же первые поцелуи достались скайтерьеру Даффи.

Прижимая к себе собачье тельце, Мишель в который раз подумала, что с Даффи она не испытывала бы такого щемящего одиночества долгими вечерами. Но владелец квартиры, которую она снимала сейчас, ни в какую не соглашался на животное в доме, даже когда Мишель предлагала увеличить квартирную плату. Она мучительно скучала по Даффи и даже признавалась себе в том, что скучает по четвероногому другу еще сильнее, чем по родителям.

Мишель опоздала и ожидала увидеть все свое семейство в сборе, но, как оказалась, мама была дома одна. Мэгги задерживалось в своей школе, а отца срочно вызвали на службу. Отец Мишель, Дэвид Уорвик, был старшим инспектором полиции, поэтому, сколько Мишель себя помнила, семейные торжества часто обходились без него. Дэвид нежно любил жену и дочерей, но первейшим долгом для него была работа.

– Что у них там случилось? Очередной маньяк на Хайгетском кладбище? – спросила Мишель, проходя за мамой на кухню и сразу включаясь в приготовление салата.

Преданный Даффи следовал за ней как хвостик.

– Маньяк был на Бромптонском кладбище, ты перепутала, – поправила ее мама. – Постой, нельзя же так кромсать огурцы, солнышко!

– Я тогда глотну чего-нибудь, если не возражаешь. – И Мишель, отстраненная от салата, пройдя в гостиную, налила себе в бокал мартини, сделала несколько глотков и подхватила на руки Даффи, который тут же облизал ее лицо проворным жарким языком.

Мама по поводу мартини ничего не сказала – она давно решила, что с нравоучениями покончено, хотя ни она, ни отец особенно никогда и не донимали своих дочерей. Ее сердце болезненно сжималось при мысли о младшей дочери – ее нежная маленькая Мишель, столкнувшись с изменой любимого человека, стала резкой, рассеянной, замкнутой, бросила учебу и в ответ на вопрос: «Как твои дела, дорогая?» отвечает неизменно: «Все нормально, мам», хотя раньше очень даже любила поговорить о своих делах.

Зоя глубоко страдала, но, увлекшись последнее время индийской философией, считала, что каждый человек идет своим путем, и ее дочь должна сама пройти и перенести все испытания, выпавшие на ее долю. Достаточно того, что Мишель знает – у нее есть дом, где ей всегда рады, где всегда ее ждут и не станут задавать лишних вопросов.

– У отца, кажется, сейчас нет ничего экстраординарного… хотя в последние дни он выглядит каким-то озабоченным. Я думаю, он просто устал, – спокойно сказала она, заправляя салат жирным майонезом – в семействе Уорвик никто не боялся набрать лишние килограммы.

– Вот бы вам съездить отдохнуть в Шотландию, сколько лет собираетесь! – подхватила Мишель, закусывая выпитое шоколадной конфетой и делясь половинкой с восторженным Даффи. – И ты все хотела разыскать наши корни.

– Маклауды – известная фамилия. Видимо, когда-то связь между семьями прервалась, – проговорила Зоя, чья девичья фамилия была Маклауд. – Отец просил не ждать его – сейчас подойдет Мэгги, и сядем за стол. Ты, наверное, проголодалась?

Наверняка. Ее дочь сейчас питается кое-как, в кафе и забегаловках, готовить она никогда не любила. Но только сдержаться, не расспрашивать. Мишель за последний год похудела и побледнела, правда сегодня она выглядит непривычно веселой, и это веселье, похоже, не напускное, а искреннее.